В июле 1878 года Иван Сергеевич Тургенев, уже известный всей Европе русский писатель, был приглашен на международный литературный конгресс в Париже, на котором он выступил с краткой речью, разумеется, по-французски.
Messieurs,
Выступая здесь от лица моих соотечественников, русских делегатов, спешу вас успокоить обещанием, что речь моя будет короткою. Я ограничусь несколькими сопоставлениями, доказывающими постоянно существовавшую связь между нашими двумя народами и то большое влияние, которое французский гений оказывал во все времена на Россию.
Я беру три эпохи, отстоящие одна от другой на сто лет.
Два столетия тому назад, в 1678 году, у нас не было еще своей литературы. Наши книги писались на старославянском языке, и Россия с полным основанием считалась страной полуварварской, относящейся столько же к Европе, сколько и к Азии. Несколько ранее этого года царь Алексей, уже тронутый дуновением цивилизации, построил в московском Кремле театр, на котором давались духовные драмы вроде мистерий, а также «Орфей» - опера итальянского происхождения. Этот театр, правда был закрыт после смерти царя Алексея; но одною из первых пьес, поставленных при его возобновлении, был «Лекарь поневоле» вашего Мольера (Molière), переводчицей которого считается царевна Софья, дочь царя Алексея, бывшая правительницей русского государства во время малолетства своего младшего брата, ставшего впоследствии Петром Великим. Без сомнения, тогдашние зрители считали автора «Мизантропа» (Misanthrope) только забавником; но мы счастливы, встречая это великое имя уже на заре нашей нарождающейся цивилизации.
Сто лет спустя, когда наша литература становится уже жизнеспособной, в 1778 году, автор наших первых действительно самостоятельных комедий, Фонвизин, присутствовал при торжестве Вольтера (Voltaire) в театре Французской комедии (Comédie –Française) и описал его в опубликованном и весьма распространенном письме, где проглядывало самое восторженное восхищение перед фернейским патриархом (le patriarche de Ferney), учителем и образцом нашей тогдашней литературы, как, впрочем, и всех европейских литератур.
Миновало еще столетие. За Мольером последовал у вас Вольтер, за Вольтером – Виктор Гюго (Victor Hugo). Русская литература, наконец, существует; она приобрела права гражданства в Европе. Мы можем не без гордости назвать здесь небезызвестные вам имена наших поэтов Пушкина, Лермонтова, Крылова, имена прозаиков Карамзина и Гоголя. И вы сами призвали нескольких русских писателей к участию и сотрудничеству в международном литературном конгрессе. Двести лет тому назад, еще не очень понимая вас, мы уже тянулись к вам; сто лет назад мы были вашими учениками; теперь вы нас принимаете как своих товарищей, и происходит факт необыкновенный и новый в летописях России, - скромный простой писатель, не дипломат и не военный, не имеющий никакого чина по нашей табели о рангах, этой своего рода общественной иерархии, имеет честь говорить перед вами от лица своей страны и приветствовать Париж и Францию, этих зачинателей великих идей и благородный стремлений.
Париж, 17 июля 1878 г.
***
Продиктованная требованиями вежливости, а также искренней благодарностью великого нашего писателя гениям Франции, речь Тургенева была восторженно встречена французами:
«Моя коротенькая речь имела здесь успех поистине неожиданный и незаслуженный. Очень чувствительна Франция и благодарна за всякую крупицу сахара, которую ей кладут в рот», - писал Тургенев П.В. Анненкову.
Но в России, эта речь была встречена крайне враждебно. И по этому поводу в другом письме, Тургенев заметил:
«Признаюсь, если б я мог предвидеть тот ливень грязи, который выпустили на меня мои соотечественники по поводу невиннейшей речи, произнесенной мною, я бы, конечно, не участвовал в этом деле…».
Как говорится, комментарии излишни.
Кто из нас не знает выражение «квасной патриотизм». Выражение это впервые употребил П.А. Вяземский. В «Письмах из Парижа», напечатанных в 1827 году более чем за полвека до этой памятной речи И.С. Тургенева, в журнале «Московский телеграф» Вяземский пишет:
«Многие признают за патриотизм безусловную похвалу всему, что свое. Тюрго называл это лакейским патриотизмом, du patriotisme d’antichambre* .
У нас можно бы его назвать квасным патриотизмом. Я полагаю, что любовь к отечеству должна быть слепа в пожертвованиях ему, но не в тщеславном самодовольстве; в эту любовь может входить и ненависть. Какой патриот, какому бы народу он не принадлежал, не хотел бы выдрать несколько страниц из истории отечественной и не кипел негодованием, видя предрассудки и пороки, свойственные его согражданам? Истинная любовь ревнива и взыскательна».
-------
*antichambre - передняя, прихожая
-------
Но и французов сия чаша не миновала:
c'était le patriotisme d'un citoyen, qui se plaît à rappeler les noms respectés et de grandes époques, et non ce patriotisme d'antichambre, qui depuis a tout réussi sur la scène française.
А.Condorcet, Vie de Voltaire.
... это был патриотизм гражданина, стремящегося воскресить великие имена и великие деяния, а не тот казенный патриотизм, который впоследствии утвердился на французской сцене.
P.S.
Во французском языке есть еще выражения "patriotisme de clocher" и "patriotisme cocardier" имеющие тот же смысл.
сlocher – колокольня (и в русском языке есть выражение «со своей колокольни»; смотреть на что-либо со своей колокольни — avoir l'esprit de clocher).
cocardier – носящий кокарду
patriotisme cocardier - ура-патриотизм
А вот в английском языке нет ни одного выражения со словом патриотизм или патриот, которое имело бы негативный, презрительный оттенок.
ardent / fervent / strong patriotism — пламенный, горячий патриотизм
sincere patriotism — искренний патриотизм
Вот вам и особенности национального характера.